Вчера мне придумалось, что будь я героем сказки, я была бы старухой, живущей в фахтверковом доме над табачной лавкой. Лавка, небольшая и темная, загроможденая старыми дубовыми этажерками, ящиками с сигарами, жестяными коробочками шведского жевательного табака, невымытыми кофейными чашками, поцарапанными курильными трубками, брелками из янтаря и бирюзы и пыльными стеклянными банками с анисовыми леденцами, является единственным проходом в квартиру старухи. На двери в дальнем углу лавки приклеена пожелтевшая от табачного дыма бумажка: "Мадам Жервье принимает по четвергам после обеда. Просьба звонить в колокольчик." И медный колокольчик рядом с дверью, сияющий начищеными боками - единственный предмет в лавке, способный отражать цвет. Колокольчик этот, как ни странно, виден уже со входа, в него хочется звонить, теребить его руками и дышать на его блестящий бок, пока не запотеет. Но вряд ли кто-то позволит себе подобные вольности с колокольчиком мадам Жервье. Почти каждый четверг в табачной лавке появляется один, а иногда и два посетителя, табаком вовсе не интересующихся. Он или она переминается с ноги на ногу, с натянутым интересом рассматривает содержимое дубовых полок и набирается смелости. Табачник, делая вид, что не замечает посетителей, крошит круассаном на вчерашнюю газету. Он ужасно любопытен, но... Но в лавке царит неписанный закон: ни о чем не спрашивать посетителей в четверг после обеда и ни за что не отговаривать их. Табачник украдкой поглядывает на настенные часы с боем. Минута, десять а то и все сорок проходят, пока необычный посетитель вдруг не набирает в легкие спертого сигарного воздуха и не касается колокольчика.

читать дальшеСтоит затихнуть последнему дзинь, как дверь вглубине лавки открывается сама собой. За ней - длинная череда деревянных ступенек, нужно подниматься все выше и выше, цепляясь за сальные перила, чтобы не упасть. И удивительно, как в небольшом фахтверковом доме помещается столько лестниц. И наконец, без предупреждения, в конце очередного пролета - открытая дверь. То, что за дверью, пока не видно и только добравшись до последней ступеньки, задыхающийся от ходьбы по лестнице и волнения посетитель сталкивается нос к носу с дамой, закутанной поверх старомодного платья в яркую полосатую шаль. Как вы поняли, это я, точнее мой сказочный персонаж. Дама безмолвно поворачивается и идет вглубь пространства за дверью, делая посетителю знак следовать за собой. При ближайшем рассмотрении заметно, что она вовсе невысокого роста и слегка ссутулится, руки ее украшены кольцами, в ушах кокетливо болтаются серьги, а аромат стелящийся за ней, напоминает духи дома Картье. Судя по звуку ее шагов, дама скорее обута в драгунские сапоги со шпорами, чем в домашние тапочки.

Тут надо отвлечься и объяснить, чем же промышляет мадам Жервье и что приводит к ней незнакомцев в четверг после обеда. Мадам Жервье дарит города. Да-да, именно дарит, а не продает. И именно города, но не какие попало, а те особые города с брусчатыми улицами, фонтанами, острокрышими домиками и оградами из жимолости. Или те, с красным кирпичем и черепицей, с туманами и мостами через широкую реку. Хороших городов в мире предостаточно. Мадам не помещает в газетах объявлений об услугах и не выбирает себе клиентуру. К ней приходят чаще всего люди, которым совершенно необходимо что-нибудь изменить, окончательно и бесповоротно. Вы не понимаете? Неужели вы никогда не шли по улице с чувством, что хочется исчезнуть и оказаться на краю света, чтобы все было другим. Проснуться кровати с резным изголовьем и, выбравшись из-под клетчатого одеяла, бежать в ночной рубашке в сад, дергать свежую морковку на завтрак и мазать свежевыпеченный хлеб медом. А потом идти на работу, в сувенирную лавку, или, куда уж лучше, в кондитерскую, или в кафе, стряхивать чистым полотенцем сахар с полированой барной стойки и болтать с завсегдателями, или стричь виноградники к урожаю, или оседлать желтый велосипед и развозить новогоднюю почту. Вот такие люди приходят к мадам Жервье.

Однажды в пространство за дверью пришла девушка по имени Малина. Не пробыв в лавке и десяти минут, она позвонила в колокольчик. "Любопытство? Безрассудность?" - подумал табачник. - "Она не выглядит ни одинокой, ни разочарованной, ей никак не больше двадцати-пяти. Странная посетительница." А у Малины действительно нет поводов для отчаяния: у нее есть удобное кресло в квартирке под самой крышей и золотая рыбка в пузатом аквариуме. Почтальон регулярно засовывает стопки писем в ее зеленый почтовый ящик, у нее даже есть очень любимый, а может и самый любимый мужчина, с которым так чудесно ездить в парк на велосипедах и там пить красное вино на лужайке. Просто Малина не любит зиму и ветер, задувающий снег в глаза и в рот, и сумерки, наступающие через полчаса от полудня, пустоту и отсутствие запахов. Да и камина в квартирке под крышей не предусмотрено, а плед спасает далеко не всегда. Да и нужен ли конкретный повод, чтобы пожелать все изменить окончательно и бесповоротно?

Мадам Жервье не задает вопросов, она приводит Малину в длинную несуразную комнату, заставленую старомодной мебелью. В ней два источника света: белое окно в красной раме, отбрасывающее тени на паркет и желтый торшер у противоположной стены. Белый и желтый свет делят комнату на две половины. Они уходят в желтый угол, к круглому столику, заваленому разноязычными словарями, журналами кроссвордов и игральными картами. С первого взгляда можно решить, что мадам Жервье пользуется в своей работе вульгарными методами гадалки; это вовсе не так, ее методы глубоко научны, а пасьянс она раскладывает в свободное время, для развлечения. Из-под стопки карт мадам извлекает старомодное пенснэ в золотой оправе и прикладывает его к малининому лбу. Это и есть метод: чтобы найти тот самый единственно возможный город, мадам Жервье пробирается в самые заветные воспоминания посетительницы - воспоминания о мечтах. Долго изучает картинки ее любимой книги об Антарктиде, шелест занавесок в детской комнате, вкус утренней каши, сны в ночь перед днем рождения, августовские запахи кухни, блестящие "секретики", закопанные под яблоней в саду, цвет первого в жизни велосипеда, холодок бус, стащеных из маминого комода.

Это очень утомительное занятие, но на лицах у обеих расплываются улыбки, они берут друг друга под руки, как старинные подружки и выходят из комнаты. Спускаются по знакомым Малине ступеням, но табачной лавки нет - дверь открывается прямо на залитую солнцем улицу. Малина замечает про себя, что дом, из которого они вышли, вовсе не фахтверковый, у двери не висит медный колокольчик и нет бумажки с часами приема у мадам Жервье. Улица тоже другая: мощеная желтоватым камнем, мягко вьющаяся, как река. Кажется, она совсем без углов, без подворотен, без высоких домов, закрывающих солнце. Малина не успевает ни удивиться, ни обеспокоиться переменам; улица несет ее как в лодке. Навстречу проплывают пожилые пары под ручку и школьники с ранцами, грызущие яблоки и шоколадное печенье. На дворе зима - это видно по голым деревьям и дыму из печных труб, но люди одеты нежарко - Малина тоже расстегивает пальто и разматывает шарф. Улица вливается в площадь с мраморным фонтаном, из площади вытекает следующая улица. Эта пахнет карамелью и миндалем: по обе стороны мостовой в ряд выстроились кондитерские, бакалейные и булочные, окна нижних этажей открыты и пухленькие булочницы, бакалейщицы и кондиторщицы перекликиваются через мостовую. Малине до смерти хочется миндаля, нащупав кошелек в вязанной сумочке, она врывается в ближайшую булочную... и замирает перед прилавком. На нем тоненькие печенья орейет, посыпанные миндальной стружкой, пухлые булочки с марципаном, круглые пироги Трех Королей, украшенные сверху цукатами и короной из золотой фольги, хрустящие цельными орешками краканты. Сам воздух в булочной такой горячий и сладкий, что, кажется, можно пить его чашками, как густой шоколад на молоке.

Малина не знает главного - времени мало и мадам Жервье не спускает с нее глаз. Путь их заканчивается у крыльца самого последнего дома на карамельно-миндалевой улице. Когда они туда дойдут, солнце опустится уже низко и заиграет зайчиком в окнах второго этажа. Белая кошка прибежит на порог и примется яростно тереться о белую дверь, просясь внутрь к теплому креслу. Если Малина за это время узнает город своей детской мечты, мадам Жервье молча отдаст ей ключи от белой двери и удалится пить свой вечерний кофе и раскладывать пасьянс. Если этого не произойдет, они вместе вернутся в табачную лавку (не спрашивайте, какой дорогой, это моя тайна) и там расстанутся. Малина вернется домой зная, что ей уже никогда не позвонить в медный колокольчик, и проснувшись на следующий день постарается убедить себя, что все было сном.
(с)